Геокчай – небольшой зелёный городок в трёх часах езды от Баку. Почти в каждом саду — цветущие гранатовые деревья. Я проехала через весь город, позади остались последние улицы. Наконец отыскала нужный адрес: большой дом, стоящий особняком, обнесённый высоким забором. Тёмный, с закрытыми наглухо ставнями.

Мне открыла пожилая женщина. Бабушка Айсель! О ней мне было известно только то, что обладала она таким влиянием на моего покойного отца, что тот даже имя ее выговаривал торжественным испуганным шёпотом.

После того, как отец посмел жениться на русской девушке, то есть на моей матери, бабушка запретила ему появляться в своём доме. Все связи были оборваны.

Так случилось, что отец умер, не дожив и до тридцати. Мама вырастила меня одна. И вот теперь, спустя столько лет, бабушка Айсель пригласила меня к себе.

Кроме бабушки, в доме живёт ещё семья тёти Самиры, сестры отца. Самира – крупная женщина с орлиным носом и сросшимися над переносицей бровями. Ее муж – невысокий и худощавый, с тихим голосом и круглыми, словно всегда удивлёнными, глазами.

Меня поселили в комнате на первом этаже. Из окна видна река и холмы, покрытые лесом. На горизонте, в дымке — величественные Кавказские горы.

От разглядывания пейзажа меня отвлекли истошные детские крики. Прямо под окном дрались дети Самиры. Смуглая девочка с каким-то недетским садизмом била лежащего на земле брата. Брат был старше и сильнее, но не делал даже слабых попыток защититься от разъярённой маленькой фурии. Ещё два брата помладше стояли поодаль. Их отец, куривший на крыльце, равнодушно наблюдал эту картину.

Я бросилась во двор, чтобы разнять детей. Девочка нехотя отошла. Ее брат, поднявшись с земли, смотрел на меня полными благодарности глазами.

Со стороны летней кухни раздавались мерные удары. Я заглянула за угол дома и оторопела.

Самира разделывала барашка. Подкатив брюки выше колен, широко расставив мощные ноги, она стягивала шкуру с подвешенной перед ней туши. С огромного ножа стекали струйки крови.

Я бросилась назад, в свою комнату. И пролежала на кровати, уткнувшись в подушку, до самого обеда.

За обеденным столом собралась вся семья. Мне задали нескольких общих вопросов, остальное время прошло в полном молчании. Лишь изредка я ловила на себе внимательный, испытывающий взгляд бабушки и мрачный — Самиры.

Бабушка здесь – царь и бог. Муж Самиры явно заискивает и перед ней, и перед своей женой. После обеда мальчики молча начали убирать посуду. Зато их воинственная сестра даже не пошевелилась.

Все это ну абсолютно не вписывается в мои представления об укладе жизни в восточных семьях.

Измученная долгой дорогой и новыми впечатлениями, я заснула сразу после обеда. И проснулась уже посреди глубокой ночи. Тикали часы на столе. Лёгкая занавеска качалась на ветру. Я отодвинула занавеску, чтобы закрыть ставни, и отшатнулась от окна: прямо на меня из темноты смотрела огромная собака. Собака устрашающих размеров. Было в ней что-то странное. Крупная голова с широкой и тупой мордой, большими торчащими ушами. Минуты две мы смотрели друг на друга, потом мои нервы не выдержали. Взвизгнув, я захлопнула окно. Собака оскалилась и подпрыгивающей походкой убежала в темноту.

Остаток ночи я провела без сна, с рассветом выбралась из дома. Уже на улице увидела, что за мной увязался странный мальчишка, которого я вчера отбила у его агрессивной сестры. Он шёл за мной несколько улиц, не подходя ближе, пока я сама не обернулась и взяла его за руку.

Теперь Рустам — так зовут моего нового друга — мой верный спутник и гид, с которым мы облазили все окрестные горы, собирали кизил и фундук, купались в прохладной горной реке. Мальчик немногословен, но иногда его заносит. Он начинает спутанно бормотать что-то об опасности, которая мне грозит. О страшном полнолунии. О клане «гёреше» — гиенах, которым при встрече нельзя «разрешать отбрасывать на себя тень». «Защита», — шепчет он разгорячённым шёпотом, оглядываясь по сторонам и вкладывая мне в руку какой-то амулет, сделанный из кусочков кожи и ниток. В остальном же это добрый и смышлёный ребёнок. Я буду скучать по его вихрастой голове, вечно сбитым коленкам и трогательному взгляду агатовых глаз.

Дом бабушки по-прежнему кажется мрачным и негостеприимным, но свежий воздух и природа пошли мне на пользу. Такой прилив сил мне в новинку. Лентяйка и любительница поваляться в постели до полудня, я встаю теперь засветло. Ноги сами несут по узкой дороге, вьющейся вдоль холмов. Одна часть меня наслаждается чудесными пейзажами, другая – не перестаёт удивляться переменам, происходящим с моим телом. Тому, как легко и упруго толкают ноги меня вперёд. Тому, как ровно и ритмично бьётся сердце. Никакой одышки, никакой усталости. И вот ещё что: очки, которые я носила, сколько помню себя, больше мне не нужны.

Месяц пролетел незаметно, завтра утром у меня самолёт. Прощай, Геокчай.

Я собрала чемодан и подошла к открытому окну. Круглая луна выглядывала из-за холмов, резкие тени ложились на залитый лунным светом двор. Я уловила волнующий аромат ночной фиалки. Меня вдруг неудержимо потянуло туда, где лес вставал темной громадой на фоне далёких гор. Не отдавая себе отчёта, я выскользнула из окна и побежала к реке.

Чёрная тень двинулась за мной. Я обернулась — и в двух шагах от себя увидела оскаленную морду собаки. Той самой, что приходила ко мне под окно. Я попыталась свернуть домой, но она легко догнала меня, остановилась чуть позади и расхохоталась пронзительным и жутким смехом. «Гиена!» – только тут поняла я. И застыла на месте. Оцепенев, смотрела в жёлтые глаза. Взгляд ее манил, завораживал, не давал сойти с места — и одновременно давил мрачной, непередаваемой тоской. Теряя силы, я увидела, что она стоит, повернувшись спиной к лунному свету. Так, чтобы отбрасывать тень на меня. Насмехаясь, переступает своими кривыми лапами, словно танцуя ритуальный танец. «Защита», — вспомнила я, нащупывая в кармане амулет Рустама.

Из последних сил я отпрыгнула в сторону так, чтобы тень гиены оказалась сзади, и бросила амулет в гиену. Та взвыла, обнажив ряд огромных клыков – амулет опалил ей морду. Обезумев как от страшной боли, она заметалась, и, не разбирая дороги, кинулась к лесу.

Как я вернулась в дом – не помню. Помню, как дрожащими пальцами закрывала ставни и двери. Как едва дождавшись утра, вызывала такси.

Провожал меня только Рустам – он рассказал, что все взрослые сейчас в больнице с его мамой, которая сильно обожглась ночью. На мой вопрос, откуда ожог, отвёл покрасневшие глаза.

С тех пор прошло достаточно времени. Я уже начинаю сомневаться в том, что видела. Сказки впечатлительного ребёнка нашли отклик у меня в душе. Мрачная атмосфера дома способствовала тому, что я начала видеть то, чего боялась. За мной погналась собака? Эка невидаль. Я запустила в неё амулетом, собака взвыла от испуга и убежала. Самира возилась на кухне и обожглась. Вот и все. Остальное доделало моё собственное воображение.

Я хотела бы верить в эту, трезвую и рациональную, версию. Но в полнолуние, когда диск луны пронизывает насквозь особенным, тревожным и зовущим, светом, я подхожу к окну. Курю, медленно затягиваясь, выпуская дым в форточку. Долго, пристально всматриваюсь в силуэты поздних прохожих за окном. И все чаще мной овладевает неожиданная ярость и неистовое, жгучее желание вцепиться зубами. И рвать, и терзать, наслаждаясь своей победой и силой. А потом — взглянув, как жалок теперь мой поверженный враг, — смеяться! Хохотать! Громко, ликующе, запрокинув голову к тёмному небу. И знать, что у каждого, кто слышит сейчас этот мой победный смех, сжимается сердце от страха и тревоги.